— Я заметила в окно, что ты собираешь грибы, — сказала она, — твой дядя, взяв с собой завтрак, пошел наверх починить одну из стен — ее повалило во время грозы. Ты ведь знаешь, он приходит в себя, когда строит стены.
Люси вспомнила, что, бывая не в духе, Уильям Грей всегда брался заделывать каменные стены. Эта рутинная работа благотворно на него действовала.
После завтрака они с тетей опять отправились в больницу. Сестра Глория сказала им, что с Дэвидом пока все по-прежнему, а раз отсутствие изменений к худшему — тоже хороший признак, Люси несколько приободрилась.
С Дэвидом они разговаривали по очереди. Одна из женщин, устав, шла в маленький садик, разбитый рядом с палатой, выпить на воздухе чашку чая, чтобы в случае необходимости быть рядом.
Дядя приехал к полудню, а в шесть часов Милли Грей отослала их обоих домой.
— И чтоб на этот раз вы хорошо поели, — велела она. — Уильям, ты не забыл поставить кастрюлю в духовку?
Он кивнул.
— Как ты и сказала, в два часа. А когда мне ее вынимать?
— Как только проголодаетесь. Блюдо уже готово.
Вернувшись, Люси хотела было заняться ужином, но дядя покачал головой.
— Нет, девочка моя, раз твоя тетя наказала мне позаботиться о еде, я так и сделаю, а то мне попадет.
— Ну тогда я накрою на стол.
Они ужинали в кухне, самом просторном помещении дома. Окна здесь были по старому обычаю небольшими, чтобы в холодные дни из родного крова не уходило тепло. Занавески в красно-белую клеточку придавали кухне веселый вид. На широких подоконниках стояли ряды цветочных горшков с геранью, которую разводила тетя, часто получавшая на местных цветочных выставках призы за своих питомцев.
В кастрюле оказалась вкуснейшая баранина, тушенная с картофелем, морковью, бобами, приправленная чесноком и луком. Все эти овощи росли прямо около дома на грядках. Вкус блюда был просто восхитительным, а мясо так и таяло во рту.
Поев, они помыли посуду, после чего дядя пошел на скотный двор покормить животных, а Люси включила радио послушать музыку.
Она свернулась калачиком в кресле, но, хотя тело ее обрело долгожданный покой, разум был охвачен тревогой за Дэвида.
— Суждено ли ему когда-либо очнуться? — думала Люси. И если да, то каким он станет после того, как придет в себя? Неким подобием растения, не способным мыслить и чувствовать? Люси знала, что именно это больше всего беспокоит его родителей. Нет, они ничего ей не сказали, но Люси не нужны были слова — она и так все понимала.
Люси закрыла лицо ладонями. Господи, ну почему в жизни все так несправедливо? За что это страшное наказание Дэвиду? Разве он и так не настрадался достаточно?
Внезапно резко зазвонил телефон, и от неожиданности Люси даже подпрыгнула. А вдруг это из больницы? Хотят сообщить… Что? Что Дэвид вышел из комы? Или… что он умирает?
Люси с замирающим сердцем едва сумела прошептать в трубку:
— Да, алло?
На другом конце провода молчали.
— Алло? Тетя Милли… это ты?
И тут связь прервалась. Кем бы ни был звонивший, он просто повесил трубку.
Однако тишина оказалась красноречивей слов. И Люси задрожала. Конечно, кто-то мог просто ошибиться номером. Но дело было, похоже, совсем не в этом.
Люси боялась, что звонил Джеймс. Не застав жену дома, он мог позвонить ее друзьям, а после — боссу. Она нисколько не сомневалась в том, что рано или поздно он обнаружит ее отсутствие в Лондоне. Конечно, это могло произойти не скоро, но как только Джеймс обо всем узнает, он не простит ей отъезда к Дэвиду, да еще без его ведома.
Люси ощутила настоящий ужас. Если эго звонил Джеймс, то что он теперь предпримет?
Сейчас, конечно же, ничего, быстро сказала себе Люси. Ведь он в Гааге представляет интересы клиента в комиссии по правам человека. И не может уехать, бросив важное дело, над которым давно работал. Перед отъездом Джеймс сказал, что это займет у него около недели, может, чуть больше. Оставаться в Гааге до вынесения судом решения он не собирался — его примут спустя недели, а то и месяцы, но покинуть Гаагу сейчас он определенно не мог.
Так что у нее еще есть немного времени. Несколько дней. Может, даже неделя. Но рано или поздно Джеймс все равно приедет и потребует, чтобы она вернулась вместе с ним домой. И тогда все будет кончено. Потому что она откажет ему, должна отказать.
В ту ночь Люси едва сомкнула глаза, и, увидев ее поутру, тетя нахмурилась:
— Ты ужасно выглядишь. Что, совсем не спала? Я не могу позволить тебе идти в больницу в таком виде. Они посмотрят и решат, что ты подцепила какую-нибудь инфекцию.
— Да нет же, со мной все в порядке.
— В порядке? Я тебя прекрасно знаю — если ты расстроенна, то не можешь ни есть, ни спать. А оттуда уже рукой подать До болезни. Помнишь соревнования по плаванию — ты еще за неделю до них не могла справиться с рвотой? А выпускные экзамены в школе? Ведь дело кончилось тем, что ты слегла с пневмонией. Ты не из тех, кто долго выдерживает напряжение.
Люси виновато на нее взглянула.
— Да нет же, со мной все будет хорошо. Не запрещай мне навестить Дэвида, я посплю позже, когда вернусь. Просто меня кое-что беспокоило, и я долго не могла уснуть, только и всего.
Милли Грей нахмурилась:
— Беспокоило? Что? Дэвид?
— Ну да. Я не перестаю волноваться за него.
— Ты не должна распускаться, иначе не будешь в состоянии сидеть возле его постели. Старайся так много не думать.
Люси горько рассмеялась.
— Может, ты еще научишь меня, как это сделать?
Под пристальным взглядом тети она надкусила яблоко — из тех, что росли у них в саду, — коричневатое, хрустящее, какого-то старого сорта, по от этого отнюдь не менее вкусное.